Где детство его смеялось и плакало

(Окончание. Начало в номере за 14 февраля 2019).
* * *
… И вот я еду сюда в очередной раз. Завтра будет праздник. Сегодня гвасюгинцы еще, наверно, готовятся к нему. Погода им - не помощник. Дождь почти весь день. Два-три часа затишья, и новые заряды воды обрушиваются на село. Таким был памятный дальневосточникам дождливый год.
В Гвасюгах были большие перемены - село узнал с трудом. Когда автобус, пробежал полсотни километров по таежной дороге и выскочил на околицу, открылась незнакомая мне улица с выкрашенными веселой голубой краской домами. Не было ее раньше в Гвасюгах.
Потом, устроившись с жильем, я вышел из ворот школьного интерната и остановился. Гвасюги? Что за дом вон там на взгорье? Большой сквер перед ним, рядом еще новый дом, еще… А вот нарядный, в голубой краске, особнячок?
В сквере на желтеющем песке новой площадки высился памятник, стоявший когда-то на другом берегу Гвасюгинки рядом с прежним зданием сельсовета!
Оказывается, Гвасюги все-таки переехали на другой берег. Добилась цели Валентина Тунгусовна Кялундзюга, председатель сельсовета. Тогда она об этом рассказывала мне, как о мечте.
Из здания сельсовета, где мы с ней беседовали, был виден противоположный берег, более высокий, просторный. Там располагались метеостанция, школа-интернат, пекарня, строился магазин.
- Туда надо перебраться, на тот берег. Там сухо, вода не заливает, дома дольше жить будут. Здесь, на хорском берегу, оставаться нельзя. В непогоду - сырость, слякоть. А когда разливается Хор - еще хуже. А там - простор, ветерок продувает, больше солнца, - мечтала председатель сельского Совета.
А вот мне хотелось найти места, которые я видел раньше. Я обошел новую часть села. Отыскал деревянную кладку через Гвасюгинку, перебрался на тот берег, ближе к Хору.
Старое село сохранилось лишь частично, видно ненадолго, но люди здесь еще живут. Вот и здание старого клуба, неподалеку детский садик. У домика бывшего сельского Совета, где прежде стоял памятник Джанси, мокнет под дождем забытое хозяйское полотенце.
Я спустился к Хору. Река стремительно несла свои бурные холодные воды в таежную даль, за синие сопки, погромыхивая на перекатах. Я отыскал место, где когда-то рыбачил: попросил у мальчика-рыбака удочку и за несколько минут поймал полдюжины небольших хариусов.
Там, за высокими сопками, убегает в тайгу другая река, младший брат Хора - Сукпай, река детства Джанси Кимонко. На ее берегах он родился и вырос.
Став охотником и исследователем, приходил сюда часто, взбирался на крутизну и подолгу смотрел на открывшуюся долину. Там, вдали, теснились синие сопки, припорошенные белым туманом. Далеко-далеко окрест тянутся леса и горы.
Он подолгу сиживал на этом месте и слушал голоса родной природы, шелест листьев, птичьи песни, звонкий бег горных ручьев. Он знал и любил эту страну своего детства, где дым отцовского кочевья тревожил чуткого зверя. Сукпай - река отцов и дедов, река-кормилица, пусть шумит и пенится на перекатах твоя живительная вода. Здесь, по ее берегам, по лесным неприметным тропинкам бежало его детство, плакало и смеялось.
Он писал книгу о своей родной тайге здесь, на хорском берегу, сидя вечером в старом сельсоветском домике при свете керосиновой лампы. Рядом, за окном, шумел быстрой водой могучий Хор, так напоминавший реку детства Сукпай.
Каким он был, Джанси Батович Кимонко? Со страниц повести «Там, где бежит Сукпай», этой своеобразной семейной, родовой хроники, он представляется чутким, добрым, любознательным ребенком. С 1938 по 1942 год Джанси работал бригадиром в колхозе, был заместителем председателя колхоза. В 1942 году его вторично избрали на должность председателя сельсовета.
Кимонко принимал участие в войне с империалистической Японией и был удостоен государственных наград. Вернувшись в село в 1945 году, вновь председательствовал в сельсовете. В 1946 году Джанси Кимонко вступил в партию коммунистов.
В Гвасюгах я встречался с односельчанами Джанси Батовича, с теми, кто его хорошо знал: учителем истории Георгием Ивановичем Кузьминым, сестрой писателя Евдокией Батовной, женой Надеждой Ивановной, Анной Динчуевной Кимонко, старым охотником Мичиной Кимонко.
То, что сохранила их память, они мне рассказали. К сожалению, это были скупые, отрывочные сведения.
Как все удэгейцы, Джанси с детства прошел самобытную школу таежного охотника, следопыта. В этом убеждает его повесть - поэтический, взволнованный автобиографический рассказ о жизни «лесных людей».
Стремление выразить свое мироощущение Джанси проявлял с детства. Любил петь песни, умел их слагать сам, импровизировал. Умел шутить, любил острое слово.
Этим, очевидно, притягивал к себе людей - вокруг Джанси всегда собирались земляки, слушали его песни, радовались и грустили вместе с ним. Он любил в людях отвагу, открытость, доброту. На страницах повести немало тому свидетельств, с огромной симпатией, например, выписаны образы Кяундзи, Дзолодо, Динчу, Ангирчи - тех, кого он любил, уважал.
И сам Джанси был сродни своим героям.
Певучая лирика его прозы выплеснулась из нежной и доброй души. Она напоминает петляющую в тайге быструю полноводную реку. Очарование этой музыки души рождается почти на каждой странице. Джанси был поэтом, его чувства пронизаны отблесками и музыкой всех красок и звуков многогранной таежной природы.
Трудно угадать, о чем бы еще написал Джанси Кимонко. Многого он не успел - об этом мы говорим сегодня с большим сожалением. Анна Динчуевна Кимонко видела тетради, в которых вел свои записи Джанси Батович. Обыкновенные, в линейку тетради. Писал он на лицевой стороне листа, обратную оставлял чистой для поправок, изменений.
Он много расспрашивал стариков об их прежней жизни, записывал, советовался с земляками, читал им вслух написанное. Многие люди вдохновляли Джанси на то, чтобы он писал о жизни удэгейцев, делали ему своеобразные наказы, земляки оказывали ему сердечное содействие в литературной работе.
Добрым, долгим и плодотворным было творческое содружество Джанси Кимонко с писательницей Юлией Алексеевной Шестаковой.
- Газета давала мне большую возможность видеть край, - рассказывала мне Юлия Алексеевна. - Если бы не командировка в удэгейское село Гвасюги во время войны, я бы никогда не узнала Джанси Кимонко. В редакцию пришло письмо от учителя Фролова.
Он писал о том, что неплохо бы написать в газете об удэгейцах-охотниках, русском учителе Масленникове, работавшем тогда в гвасюгинской школе.
Поехала я зимой, в декабрьскую стужу. В клубе смотрела концерт художественной самодеятельности - удэгейские танцы, слушала песни. И вот девочка прочитала стихи. Они меня заинтересовали. Я спросила у заведующего клубом, чьи это стихи? Джанси Кимонко, ответил он.
Автора этих стихов в селе не оказалось, он находился в действующей армии. А вот на жительство меня определили в дом его жены Надежды Ивановны.
Здесь я обнаружила тоненькую тетрадку со стихами. Вернувшись из командировки, я подготовила в газете полосу об удэгейцах. Там были опубликованы и переведенные мною два стихотворения Джанси Кимонко.
А вскоре к нам в редакцию «Тихоокеанской звезды» пришел и сам автор. Поинтересовался он вначале не стихами, а спросил: как там поживают гвасюгинцы, сколько у них осталось картошки, есть ли сено для колхозных коров…
Во время географической экспедиции в верховья Хора Джанси Кимонко подыскал нам проводников. Однажды я спросила его: кроме стихов, не пишет ли он еще что-нибудь?
Он смутился, застеснялся, но все же принес из амбара тетрадку. Это был его рассказ «Бата». Я предложила ему попробовать написать о своем детстве, народе, просто задание дала - подготовить три главы к моему возвращению из экспедиции. Он дал слово и выполнил свое обещание.
Работа над будущей книгой «Там, где бежит Сукпай» захватила меня. Я подсказывала Джанси, как выстраивать сюжет, создавать образы. Это был очень способный человек, великолепный знаток родного языка и главное - настоящий вожак и организатор…
Легкий на подъем, коренастый, невысокого роста, Джанси Кимонко, когда работал на посту председателя сельского Совета, нет-нет да и уходил в тайгу - жила в нем душа прирожденного охотника. Весной 1949 года он привез Шестаковой вторую часть повести и уже собрал материал для третьей. Но случилась беда…
Вернувшись из Хабаровска в Гвасюги, он внезапно собрался на охоту. Путь по Катэну в оморочке стал последним для Джанси. Его нашли в тайге. Огромная туша медведя лежала недалеко от погибшего. Лишь третья пуля свалила великана, но смертельно раненный зверь успел настичь охотника…
Джанси похоронен на гвасюгинском кладбище - в тайге, за околицей. Густые кроны деревьев мало пропускают сюда солнца, но буйно цветут под ними таежные цветы. И птицы поют свои чудесные песни.
* * *
… Многоцветным был литературный праздник на земле Джанси Кимонко, посвященный первому удэгейскому писателю. В сквере, где стоит памятник, изваянный из камня, собрались гвасюгинцы, их многочисленные гости. В честь писателя были сложены новые стихи, спеты песни, сказаны добрые слова. Играл оркестр, медленно кружил национальный девичий хоровод. Окружили гвасюгинцы свою добрую знакомую Юлию Алексеевну Шестакову.
После праздника Валентина Тунсяновна Кялундзюга, еще взволнованная от хлопот, показала мне новый Дом культуры, библиотеку.
- Узнали Гвасюги? - спросила.
Я признался, что сделать это удалось не сразу, поздравил и напомнил о мечте: переезде Гвасюгов с низкого, сырого хорского берега на другой - более высокий. Она улыбнулась и объяснила:
- Еще не всех уговорила перебраться сюда. Старики некоторые упираются. Привыкли - как приросли к той земле.
Да тогда, семнадцать лет назад, самая нижняя улица Гвасюгов считалась главной. Был здесь сельсовет, клуб, детсад. Помню, под вечер я открыл тяжелую дверь, в которую хлынули клубы морозного пара, и зашел в клуб. Здесь шла репетиция художественной самодеятельности.
За клубом, под большими деревьями, на заснеженной площадке стояли четыре шалаша. Они были сплетены из веток и покрыты древесной корой. В таких жилищах жили предки удэгейцев, кочевавшие по безбрежным таежным просторам. И эти островерхие жилища, такие хрупкие и неказистые на вид, и сам музей - все это было создано руками, трудом, душой и любовью Валентины Кялундзюга.
* * *
Уже позднее, когда мне вновь довелось побывать в Гвасюгах, стояла радостная июньская теплынь - без дождей, без липкой, изнуряющей духоты.
Я вновь шел знакомой, ближней к Хору улицей. Вот он, этот домик, будто кораблик, с высоким, чисто вымытым крыльцом, светлые проемы окон стреляли навстречу солнечными зайчиками, а над крышей дома развевался красный флаг.
В одной из комнат сельсовета я встретил председателя. Это была Валентина Тунсяновна Калундзюга. Она встала из-за стола, улыбнулась, вышла мне навстречу, невысокая, миловидная, приветливая.
Мы говорили о селе, о гвасюгинцах.
В том году Гвасюги перешагнули свое тридцатилетие. Жили здесь тогда более трехсот человек. Более чем двадцатью специальностями владели гвасюгинцы: были среди них охотники, учителя, слесари, медики, бакенщики, метеорологи, электрики, механизаторы…
Для отделения Переяславского госпромхоза жители заготавливали таежные дары - ягоды, грибы, папоротник, а зимой - пушнину, мясо. Валентина Тунсяновна рассказывала не спеша, изредка взгляд ее скользил по окну, из которого виднелся памятник Джанси Кимонко. Она посмотрела на свои коричневые от загара руки:
- Не так давно вернулась с заготовки папоротника. Две недели работали в тайге.
В том, что председатель сельского Совета вместе с односельчанами заготавливала папоротник, ничего удивительного не было. Валентина Тунсяновна родилась и выросла в этом селе. На берегах трех рек прошло ее детство.
В общении со своими земляками, особенно старшего поколения, нередко слышала она нехитрые напевы, сказки, легенды. Причудливо смешивались в них фантазия и реальные приметы жизни удэгейцев.
Вот тогда-то, считает Валентина Тунсяновна, и появилась у нее мысль записывать услышанное. Так завелись у нее голубые ученические тетрадки, исписанные убористым почерком. Сказку ли, песню ли записывала «по-живому»: из уст исполнителей.
Получив разрешение познакомиться с этими записями, я долго читал их, сидя на высоком крыльце сельского Совета, удивлялся незнакомому мне миру сказочных образов. Сказки из тех тетрадок волновали воображение, ведь совсем рядом начиналась тайга, и казалось, сказочные герои обступают тебя со всех сторон.
С разрешения Валентины Тунсяновны я переписал в блокнот две или три небольшие удэгейские сказки, записанные и обработанные ею. Одна из них была напечатана в газете. Шло время, сказки, собранные Кялундзюга, все чаще стали публиковаться.
А в 1975 году в Хабаровске была издана ее книга «Два солнца». Иллюстрировал ее известный художник Геннадий Павлишин.
Едва я успел прочитать новинку Хабаровского книжного издательства, как встретился с автором книги. Валентина Тунсяновна приехала в Хабаровск, зашла в редакцию, еще не зная, что ее книга, пахнувшая свежей краской, уже появилась на прилавках магазинов. Вскоре ее приняли в Союз писателей России.
Она достойно продолжила то, что когда-то начал Джанси Кимонко.
Александр ЧЕРНЯВСКИЙ.