Одиночество тигра

Последняя книга С. Кучеренко «Одиночество вепря» стала местным бестселлером. Недавно автор закончил работу над новой повестью «Трудное детство тигра». Отрывок из нее предлагается читателям.

Мещеряковы в тот день выход на свои наблюдательные маршруты отложили на 12 часов. И вдруг они услышали тревожный храп коня. Обратились в ту сторону, куда и были навострены конские уши, и замерли от совершеннейшей неожиданности: из кромки леса в какой-нибудь полусотне метров вышли тигрица с двумя уже крупными тигрятами. Шли они след в след: впереди мать, за нею один и другой... Шли тихо, но вот и вовсе замерли, рассматривая людей. Однако постояли как бы в нерешительности и опять зашагали... Бросалось в глаза, что взрослая сильно припадает на переднюю ногу, потом стало видно, что за той ногою волочится трос...

Тигрица почти не наступала на переднюю правую лапу. Остановившись в двух десятках метров от людей и неустанно храпящего коня, она долго изучающе глядела на них, пытаясь отгадать их реакцию на необыкновеннейшую ситуацию. А те не знали, что предпринять. Однако Мещеряков-старший тихо и осторожно закрыл коня в конюшне, взял в руки карабин, принес бинокль, присел на пороге избы и позвал сына «на консилиум».

Видя и понимая все это, тигрица опустилась на живот... Тут же улеглось ее потомство, впервые видевшее странную для тайги обстановку и удивительных существ в ней... Наступившую мертвую тишину тронул Коля:

- Пришла за помощью... Дай-ка бинокль... Да-а, лапа сильно вспухла... Стала багровой, на конце почти черной... Не было бы гангрены. А трос на ноге затянут намертво... И что же будем делать?

После затяжного молчания высказался и отец:

- А ничего иного и не придумать, кроме как обо всем сообщить вечером на базу и попросить прислать утром вертолет с ветеринаром и охотоведом... С ружьем для обездвиживания... Могут быть лишь через сутки, это долго, не оказалось бы поздно... Про гангрену ты подумал правильно... А тигрята без нее погибнут, не смогут они жить самостоятельно в этом возрасте, потому что не умеют еще... Это тоже надо пояснить начальству...

И снова они долго молчали. Потом егерь встал и очень тихо пошел к тигрице, как можно спокойнее приговаривая:

- Что случилось, мама?.. Где это тебя угораздило?.. И как же тебе помочь?.. Не шандарахнешь ли, когда станем выручать?..

Конечно же, ему было ясно, что зверю не понять смысла сказанных слов, однако по тону голоса тот должен был догадаться, что люди хотят ему только добра... Егерь давно и хорошо изучил тигриные повадки, и знал он, что настроение и намерения этой кошки четко выражаются мимикой на морде - глазами, пастью, морщинами, положением ушей. Движением хвоста, шерстью на загривке и вдоль хребта... И потому внимательно за всем этим следил, стараясь проникнуть в самое звериное нутро. Да не просто звериное - нутро всесильной и гордой царицы всего живого в Уссурийской тайге.

И она глядела на подходившего и миролюбиво с нею разговаривавшего человека внимательно и сосредоточенно, высоко подняв голову... Она тоже хотела проникнуть в нутро этого двуногого, считать которого добрым и миролюбивым у нее оснований не имелось... Ну вот не он ли насторожил ту коварную петлю?.. И все же она явно, всем своим видом как бы просила не бояться, подойти и помочь, освободить от страданий, так затянувшихся и обострившихся. И уверяла она его, уверяла в том, что ни-че-го плохого с ним не сделает...

Мещеряков видел, знал и помнил, как терпеливо переносят собаки боль, когда приходится им помогать. Однажды он выправлял своему псу сустав вывихнутой ноги. Уж так болезненна эта операция, а он всего лишь несколько раз взвизгнул... В другой раз ему довелось укладывать собачьи внутренности на свое место и обыкновенной иглой с суровой ниткой зашивать большую рану, нанесенную стреляным и разъярившимся секачом. И вот не укусила, хотя и брала несколько раз в пасть его руку.

Но кто же знает, как поведет себя при подобных делах тигр? А ему ведь достаточно слегка сомкнуть челюсти на руке, как та и отлетит. А ударом лапы он ломает хребет даже вепрю!.. Но ведь взять в пасть может и шею!..

Амбица, должно быть, отгадала эти людские мысли. Иначе зачем бы ей нужно было, отправив детей подальше и велев там ждать, перевернуться на спину и бросить лапу-страдалицу на землю точно в сторону тихо подходившего человека? До него оставалось не далее пяти метров, он долго и внимательно разглядывал ту лапу в петельном тросе и мучительно размышлял: что предпринять, как задавить в себе неодолимый страх и как помочь несчастной?

Осмотрев лапу еще и в бинокль, егерь повернулся уходить, чтобы посоветоваться с сыном. Тигрица же как бы тоненько заплакала каким-то странным причитающим голосом, какого он у тигров никогда не слыхивал, и даже не предполагал, что эти могучие кошки могут так жалобно скулить. И этот голос подтолкнул его к отчаянному решению.

Отойдя к крыльцу, он решительно заговорил с сыном:

- Значит так, Коленька. Я пойду снимать петлю, а ты на всякий случай, больше для моральной поддержки, будешь стоять в десятке метров от меня с карабином... Теперь же, пока я буду одеваться в полушубок, шапку, заматывать шею шарфами, принеси полотенце, чайник с теплой водой, пузырьки с марганцовкой... На всякий случай плоскогубцы с кусачками... Да быстро, быстро, ведь может и уйти, видишь - встала...

Через несколько минут егерь, плотно укутавшись в зимние одежды, со всем принесенным Колей, держа в руках таз с теплой розовой водицей, все так же медленно, все с теми же разговорами шел к тигрице. И она опять легла на спину и снова отбросила больную лапу.

И плотно закрыла глаза, выражая тем самым полную покорность.

А Коля стоял со взведенным карабином, чтоб не был отцовский страх безысходным.

Не спуская с тигриной морды глаз, Мещеряков поставил таз рядом с лапой, намочил полотенце в той розовой теплой воде, отжал ее на спекшуюся в крови и шерсти петлю, потом на багровую лапу и раз, и другой, и еще... Уверяя при этом единственную в своем роде и во всем мире пациентку в своих самых добрых намерениях таким нежным голосом, какой слышала лишь его невеста пятнадцать лет назад. А тигрица, как бы поощряя и подбадривая человека, что-то промурлыкала на своем языке, тяжело вздохнула и снова закрыла глаза.

Самым трудным делом было снять петлю, не причинив резкой боли. Мещеряков терпеливо смачивал шерсть и разминал ее, разглядывая при этом огон петли и залом-перегиб троса сразу за ним. Трос был авиационный, особой прочности, конец его был отожжен, и потому он не пружинил. С некоторой надеждой на радость он зажал коварный перегиб плоскогубцами и с предельной осторожностью стал его выправлять и выравнивать... И когда это ему удалось, петля как бы сама собой ослабла... И теперь ее можно было растягивать. Теперь этому мешал лишь спекшийся в крови волос. И Степан смачивал его, смачивал. Счищал с лапы нагноения. Отметил, что пальцы, по всей видимости, уже отмерли. И вот, наконец, в нужной мере растянутая петля с лапы снята!

Пот в три ручья заливал глаза лекаря, и весь он в зимних одеждах успел промокнуть. Но ему оставалось куда более легкое: промыть рану марганцовкой. Потом он захотел было смазать ее и забинтовать, но вовремя догадался, что зверь своим языком теперь вылижет ее дочиста.

Встал. Глубоко вздохнул. Сказал: «Вот и все, мама. Можешь уходить. Все остальное зависит от тебя». И шатким шагом направился к дому. А почти упав на крыльцо, попросил восторженно и немо глядевшего на него сына принести заветную фляжку со спиртом и полстакана воды. Освободился от зимнего обмундирования.

Амбица долго и старательно зализывала лапу, благодарно поглядывая на людей. Потом отошла со своими чадами метров на тридцать, не больше, улеглась на ворох сухой листвы под нависью разлапистого корча и устало задремала, направив голову на людское жилье. Амбята сделали точно то же, потому что во всем копировали мать.