Лысеющий хвост, или Футуристы на Дальнем Востоке

Русский футуризм состоял из отдельных соперничающих группировок. Некоторые смотрели в сторону фашиствующего итальянца Ф.Т. Маринетти, который и придумал это название. Другие, как Велимир Хлебников, смотрели на Восток.

В «Письме двум японцам» (1916 год) Хлебников призвал юношей Азии и России взяться за руки и провести Азийский съезд молодежи. А футуристическое издательство «Лирень» предложило провести конгресс юношества в Токио. Конечно, конгресс не состоялся. Но чем не прообраз Всемирных фестивалей молодежи и студентов?

В первые послереволюционные годы наибольшую энергию проявили две футуристические группировки: газета «Искусство Коммуны» (Петроград) и журнал «Творчество» (Владивосток-Чита). Это было время, когда революционеры в искусстве совпали с преобразователями жизни. Идиллия продолжалась, по крайней мере, пятилетие - 1917-1922 гг. Футуризм претендовал на статус государственного искусства, и отчасти это ему удалось.

Местом притяжения футуристов стала восточная окраина России. Во Владивостоке жили и творили в те годы Д. Бурлюк, Н. Асеев, С. Третьяков, П. Незнамов, С. Алымов, О. Петровская, В. Силков, В. Пальмов, М. Аветов. Волны революционных потрясений прибивают в Приморье людей и другой идеологической ориентации: А. Несмелова, В. Иванова. Одни - за власть Советов, другие - за Русь святую. В результате на эти несколько лет Владивосток становится средоточием своеобразной культурной жизни, где сталкиваются различные литературные направления. Однако тон задают футуристы.

Трагическая гримаса истории просматривается в биографиях многих футуристов, погибших в годы Великих расправ.

В новейшем путеводителе по Владивостоку отмечены места обитания футуристов. Среди них и каменный дом на улице Пограничной, в давние годы это была ночлежка. Здесь на первых порах по прибытию во Владивосток жил поэт-футурист Сергей Михайлович Третьяков. «На его нарах, - вспоминал Н. Асеев, - стояли томики А. Рембо и Овидия. Его авторитет был очень высок - обитатели ночлежки восхищенно слушали Апулея...» К тому времени Третьяков уже закончил юридический факультет Московского университета, печатался, встал под знамена Маяковского. Во Владивостоке он становится активным участником Литературно-художественного общества, созданного в 1918 г., входит в футуристическую группу «Творчество», публикует сборник стихов «Железная пауза» (1919 г.). Здесь Третьяков встретил свою будущую жену Ольгу. В воспоминаниях их дочери сохранилась живая картинка: они живут в частном доме, готовятся к встрече Нового года. «Мама надела открытое вечернее платье из японской материи, на плече ей Давид Бурлюк пишет маслом золотую рыбку».

Третьякова пригласили на полтора года в Пекин читать лекции по русской литературе в университете. В 1926 году он пишет пьесу «Рычи, Китай!» (а потом и сборник стихов под этим же названием), которая шесть лет не сходила со сцены театра Мейерхольда. Фанатический приверженец революционного искусства, Третьяков сотрудничает с Эйзенштейном, М. Кольцовым, Б. Брехтом.

Всепланетарный интернационализм Сергея Третьякова обернулся трагически. Его арестовали прямо в Кремлевской больнице, где он лечился от нервного расстройства, и расстреляли как шпиона 9 августа 1939 года. Жена провела в тюрьме и ссылках 17 лет, не помогла ей золотая рыбка Бурлюка. Бертольд Брехт еще до реабилитации Сергея Третьякова не побоялся написать:

Мой учитель Третьяков,

Огромный, приветливый,

Расстрелян по приговору

суда народа...

А что, если он невиновен?

Биография Николая Асеева сложилась счастливо, он дожил до 1963 г.

В 1917 году у служивших в действующей армии настроение было одно: надоело воевать. Асеев дезертировал. «По солдатской литере проехал я всю Сибирь и докатил до самого океана, - писал он в заметках «Путь в поэзию». - Приехав во Владивосток, я пошел в Совет рабочих и солдатских депутатов, где получил назначение помощника заведующего биржей труда». Затем сотрудничество в газетах, участие в литературной группе «Творчество» и в ЛХО, издание этапного для творчества Асеева поэтического сборника «Бомба» (Владивосток, 1921 г.). Владивостокские места Асеева - ул. Пушкинская, 25, а также 26-я верста, где он скрывался от интервентов. «Бомба» Асеева была стихотворным откликом на революцию в России и открытием новой поэтики для самого Асеева. Демократическая печать - газета «Дальневосточная трибуна», журнал «Печать и революция» - приветствовали новую книгу Асеева. В противоположном лагере она вызвала ненависть, так что при очередной смене белогвардейских правительств большая часть тиража была уничтожена.

Асеев прибыл на Дальний Восток уже известным поэтом, автором пяти поэтических книг, написанных скорее в духе уходящего символизма. Но его уже привлекали Хлебников и Маяковский. Именно Асеев был активнейшим проводником идей и поэтики Маяковского в культурной жизни Приморья тех лет. Он читал лекции о футуризме, публиковал новые произведения Маяковского, так что владивостокские читатели знакомились с «Мистерией Буфф» и поэмой «150 000 000» почти синхронно с петроградцами и москвичами.

Поэтическую книгу Асеева сравнивали с бомбой, брошенной в лирический студень. Она - под стать эпохе декретов и кожаных курток. Это книга громких деклараций и резких митинговых жестов. Романтический пафос нарождающегося мира, упругий ритм, кумачовые краски и риторика, риторика, риторика.

Заводы, слушайте меня

Готовьте пламенные косы:

В России всходят зеленя

И бредят бременем покоса!

Скучно читать это сегодня, но тогда «румяного века живое сегодня», которое с таким воодушевлением праздновал поэт, вдохновляло.

Кто только не писал про чары «бурлючьего мертвого глаза». (У Давида Давидовича один глаз был стеклянный, вдобавок он подносил к нему лорнет, отсюда, наверное, «Полутораглазый стрелец» Бенедикта Лившица). Сам Давид Бурлюк именовал себя «отцом русского футуризма». Вместе с ним в основании русского футуризма участвовали его братья Владимир и Николай, так что позднейший критик назовет их «братья-разбойники»... В 1912 г. появился сборник «Пощечина общественному вкусу». Стихи Д. Бурлюка казались неслыханно дерзновенными: «Долгие о грусти ступаем стрелой. Желудеют по канаусовым яблоням, в пепел оливковых запятых, узкие совы. Черным об опочивших поцелуях медом пуст осьмигранник и коричневые газетные астры» и т.д.

...В 1918 г. в разгар гражданской войны в колчаковском Иркутске газеты писали: «Великий футурист! Великий футурист! Великий футурист!». Это Давид Бурлюк проездом из Сибири на Дальний Восток устраивал выставку своих картин. По описанию очевидца, «стены были увешаны множеством полотен, на которых руки и ноги у людей оказывались почему-то в диспропорции, а дома - точно падали». На «Портрете моего дяди» одна половина лица была показана в профиль, другая - анфас.

В столице Приморья мэтр футуризма продолжал эксперименты и в живописи, и в поэзии. Он выпустил эпатирующий сборник «Лысеющий хвост», участвовал в коллективном сборнике «Парнас между сопок». Обе книги советское литературоведение характеризовало как реакционные и антисоветские.

Фигура Д. Бурлюка показывает, насколько противоречивым было само это течение в искусстве - футуризм. Бурлюк прибыл во Владивосток с художником Виктором Никаноровичем Пальмовым. Когда пришли японцы, а с ними и белогвардейцы, оба художника отправляются в Японию с выставкой картин. Оттуда Бурлюк эмигрирует в США, а Пальмов возвращается в Читу. В газете «Голос Родины» (ноябрь, 1922 г.) вслед Бурлюку им были брошены язвительные строки:

«Не удалось Владивосток

Ему кривляньем урачить,

И он поехал на Восток,

А из Японии утек

Американцев околпачить».

Давид Бурлюк прожил в Нью-Йорке, работая в редакции «Русского голоса», до 1967 года. Вел жизнь скромную и творчески незаметную. Всегда подчеркивал свою лояльность к СССР.

Трудно спорить с составителем Антологии поэзии Приморья С.Ф. Крившенко, который дал следующее определение творческой продукции Д. Бурлюка: «Внекорневая, абстрактная, холодная поэзия пустот». Вот стихотворение «Гелиовосход», посвященное Владивостоку:

В кошнице гор Владивосток -

Еще лишенный перьев света,

Когда, дрожа, в ладьи Восток

Стрелу вонзает Пересвета.

Дом - Мод

Рог - Гор.

Потоп! Потоп!

Сюда, объятые пожаром,

У мыса Амбр, гелиотроп

Клеят к стеклянной коже рам ...

(1919 г.).

Валентина КАТЕРИНИЧ.