И всё-таки кто есть кто

Прочитала статью господина Литвинова «Кто они, дети войны?» и не могу успокоиться.

Откуда у него такое отношение к детям, которых высылали на Дальний Восток вместе с родителями-кулаками? Знает ли он, что слово «кулак» - это крестьянин-земледелец, пахарь, когда он ложился спать, то под щеку подкладывал кулак, чтоб рассвет не проспать. Моего отца выселили с Волги и отправили в Забайкалье на добычу золота. В те времена все добывалось вручную, нужны были новой власти здоровые и все умеющие работники. На прииске Широком все в основном были спецпереселенцами с Волги - всех национальностей, были и вербованные. Откуда они были, не знаю, была еще маленькой, но жена моего старшего брата была вербованной, чего же тут плохого? И неправда, что «кулаков» не брали на войну. Моего брата призвали в начале 1943 г. Сначала реабилитировали, потом призвали. И сразу попал он в Курскую «мясорубку», где и ранили свои же летчики. Брат рассказывал: «Когда мы из танка сообщали (не знаю, как правильно, по рации или по-другому), что по своим стреляете, летчики отвечали: «Фрицы» по-русски научились материться». Тогда брат высунулся из танка, а в это время пулеметчик начал стрелять, правый бок и руку изранил, зато спасся экипаж   танка. Брат отлежался в госпитале, только осколок в предплечье остался на всю жизнь. Потом был Кенигсберг, как он рассказывал, все было усеяно трупами, приходилось даже наступать на них. Он так был поражен этой бойней (ни он один), что во имя павших отказался от инвалидности.

Из каждой семьи брали на фронт, а у некоторых по двое сыновей. После войны приходили без рук и ног и снова трудились, заводили семьи, а семьи в те времена были большими - по 5-6 детей и больше. Мой брат с женой вырастили дочь и пять сыновей, все сыновья отслужили в армии, никто «не косил», а самый младший отслужил 3,5 года в морфлоте, 3 года находился в Сомали (сейчас пиратская страна). Один сын живет во Владивостоке, «не последний человек», инженер горгаза, закончил Хабаровский политен, с 14 лет уже была трудовая книжка. В 15 лет был в лагере «Артек», встречался с Ю. Гагариным, с двумя мальчиками посвятили космонавту песню собственного сочинения. Сам пишет песни, музыку и сам исполняет, около 30 лет руководит бардовским фестивалем «Приморские струны».

В прошлом году на юбилее «Горгаза» в Хабаровске написал гимн Хабаровскому краю, но не утвердили, т. к. не является жителем г. Хабаровска, хотя начинал трудовую жизнь в Хабаровске. Мы детство провели с мамками, родителей почти не видели. Отец все лето на сенокосе, зимой на вывозке его, то известь жжет на р. Шилке. Когда отец умер, мне было 15 лет. Одна женщина сказала мне: «Твой отец был великим сказочником». Я слова не могла вымолвить, ни одной сказки не слышала, не было его дома. Мама вела домашнее хозяйство, садили много картофеля, держали корову. Корова была кормилицей не только нашей, но и «государевой». За нее платили натурналог, 4 кг масла сливочного топленого, 50 кг мяса в живом виде, картофеля (не знаю, сколько), еще был денежный налог, а если была овца - то и шерсть. Было 3 хозяина, которые держали лошадь, они должны были сдать по 100 яиц (меня это до сих пор удивляет). Сено на корову мама косила сама, отца могли отпустить на 1 день сметать сено в стог. Жили в тайге, а дров всегда не хватало, нельзя было срубить дерево без разрешения. Мама брала санки, топор и шла в сопки за сухостоем, его можно было брать сколько сможешь. Мне было 5 лет, у нас открыли пимокатную, валяли валенки для фронта, в каждую избу привозили тюк шерсти, ее нужно было «шиньчать» - распушить, очистить от колючек. Пальцы от этой работы были стерты до крови, вокруг пыль, колючки, надышалась на всю жизнь. В 50 лет заболела, врачи меня крутили, вертели, не могли понять, чем забиты мои бронхи, легкие.

Жизнь свою мы делили «до войны» и после.

После войны прииск постепенно закрылся, в 47-48 гг. реабилитировали, дали паспорта. Кто помоложе, перевезли свои дома на железнодорожную станцию. Мои родители были не в силах, остались доживать до пенсии. То, что нам дали льготы, мы же не просили, за льготой обратились года через два, стеснялись, всегда скрывали, что мы «кулацкие дети». Соседка тетя Маша говорила дочерям и нам: «Никуда не ходите, ничего ни у кого не просите». Ее дочери обратились только после ее смерти. Заберут льготы, отчаиваться не будем, пенсию на хлеб с маслом заработали, картошку с капустой еще садим, так что не привыкли горевать.